|
В.Н.Казимиров Мир Карабаху (к анатомии урегулирования) Первые контакты с Гейдаром Алиевым Как ни странно, без
особой натяжки можно сказать, что моё знакомство с Гейдаром Алиевичем Алиевым в апреле 1982 г. началось на…
латиноамериканской почве. После работы послом
СССР в Коста-Рике (1971-75), а потом в Венесуэле
(1975-80) мне довелось с июля 1980 г. по сентябрь 1987 г. руководить Первым Латиноамериканским отделом МИД СССР, который
курировал наши отношения с Мексикой, государствами Центральной Америки и
Карибского бассейна. Тогда в Министерстве
было два отдела по Латинской Америке (сейчас один департамент). В шутку
сотрудников обоих отделов звали тогда весьма популярным сокращением «КВН» от
всемирно известной ныне игры «Клуб весёлых и находчивых». Это прозвище, видимо,
было данью темпераменту латиноамериканцев, но чётко делило «клуб» на весёлых и находчивых. Первый ЛАО нарекли «весёлым»
из-за серии революционных режимов и движений в его сфере (Куба, Никарагуа,
Гренада, Сальвадор), а сотрудников Второго ЛАО, где
была вся Южная Америка, прозвали «находчивыми», ибо обстановка в
южноамериканских странах была постабильнее и местная валюта (конечно,
слабоватая) всё-таки потвёрже, чем в бурных странах ЦА и КБ. Правда, тем же
сокращением КВН иногда обозначали и меня, заведующего 1ЛАО, за совпадение
первых букв фамилии, имени и отчества. Тогда с каждым
десятилетием нарастали связи Верховного Совета СССР с парламентами других
государств, в том числе стран Латинской Америки. В 1982 г. по плану
межпарламентских обменов намечалось по приглашению Национального конгресса
направить в Мексику официальную делегацию нашего парламента. Когда мне
предварительно сообщили, кто её возглавит (не буду называть фамилию),
возникли сомнения, соответствует ли уровень делегации важности той страны в
регионе, нашим традиционным связям с ней? Вопрос деликатный,
чувствительный и для двусторонних отношений с Мексикой, и в персональном
плане. Пришлось доверительно обозначить это в беседе с помощником
Л.И.Брежнева по внешней политике – Андреем Михайловичем Александровым-Агентовым
(в прошлом мидовцем). Тот проявил понимание и дал
понять, что доложит Генеральному секретарю ЦК КПСС. (Столь актуальное для
наших дней понятие о разделении властей тогда не очень занимало – было ясно,
где именно решаются важные или даже сравнительно важные вопросы). Потребность повысить
уровень этой делегации Верховного Совета СССР через
несколько дней сработала. Мне дали знать, что возглавит её кандидат в члены
Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Гейдар Алиевич Алиев. Укреплён был и состав делегации: к рядовым
депутатам М.С.Саматовой, Х.А.Султанову
и Н.Ф.Татарчуку подключили заместителя председателя
Госплана СССР П.П.Анисимова и самого А.М.Александрова. Мне поручили
сопровождать делегацию. Среди сопровождающих был и А.Ф.Дашдамиров.
Решение было верным.
Гейдар Алиев был восходящей фигурой на кремлёвском горизонте. К тому времени
он уже 13 лет (1969-82) возглавлял компартию Азербайджана, а до этого КГБ
АзССР. С 1976 г. был кандидатом, а в том же 1982 г. (через
несколько месяцев после визита в Мексику) стал
членом Политбюро, был переведён из Баку в Москву и назначен первым
заместителем Председателя Совета министров СССР. Для меня лично немало
значило то, что к его выдвижению на первую роль в Азербайджане, как и к
переводу в Москву, не мог не иметь прямого отношения Юрий Владимирович
Андропов - «мой посол» в самое трудное время событий 1956 года в Венгрии, где
я начинал дипломатическую службу (1954-59). Ю.В.Андропов много лет возглавлял
КГБ СССР (1967-82), потом вышел на вторую роль в партии, после смерти
Брежнева возглавил её, а затем стал главой государства. Те, кто знал Андропова
не понаслышке, его ум, деловитость, требовательность (прежде всего, к самому
себе) и бескорыстность невольно проецировали эти достоинства и на его
выдвиженцев (жизнь потом не раз накажет нас за наивность, в случае с
М.С.Горбачёвым - особенно жестоко). В части Г.Алиева тогда
всё вроде бы сходилось. К тому времени он обрёл репутацию непримиримого борца
с коррупцией в Азербайджане. Кстати, это было первое выдвижение из кавказской
республики в высший ареопаг КПСС (затем, в 1985 г. вошёл туда и
Э.А.Шеварднадзе). Прежде в Политбюро ЦК КПСС попадали только лидеры
крупнейших республик (России, Украины, Белоруссии, Казахстана, Узбекистана). Визит делегации немало
значил тогда для наших отношений с Мексикой. Состоялись теплые встречи с
президентом Хосе Лопесом Портильо,
другими высшими руководителями страны. Поездка широко освещалась и в
мексиканской, и в советской прессе. Но это уже другая тема. В ходе первого
знакомства с Гейдаром Алиевичем у меня сложилось
весьма благоприятное мнение о нём. Ещё в самолёте по пути в Мехико у нас
установился нормальный рабочий контакт. Он не выказывал никакой сановности,
был прост в общении, современен, деловит и требователен. Достойно, но не
заносчиво держался и перед мексиканцами. Своим переездом в
Москву Г.Алиев невольно помог и мне. Не раз приходилось обращаться к нему за
содействием в служебных делах. Тогда нередко приезжали в СССР
члены руководства то Кубы, то Никарагуа, реже другие
латиноамериканские деятели, которым надо было устроить беседы на высоком
уровне. С кубинцами было попроще, поскольку их
опекал отдел ЦК КПСС по соцстранам, а забота о сандинистских
руководителях чаще ложилась на мидовцев. Иногда в
этих случаях звонил я его помощнику Владимиру Ухову и просил выяснить, не
сможет ли шеф принять того или иного гостя. Как правило, Гейдар Алиевич давал согласие, и мы готовили записку в Политбюро
с предложением, чтобы он принял очередного гостя. Но дело было вовсе не в
относительной доступности этого варианта приёма гостей на уровне члена
Политбюро. Г.Алиев намного лучше проводил беседы, чем некоторые другие члены
советского руководства. Он быстро вникал в наши материалы, держал под рукой
на столе, но, не заглядывая в них, свободно распоряжался ресурсами своей
необыкновенно цепкой памяти и последовательно проводил нужную линию. Многие помнят, что
Леонид Ильич Брежнев не мог обходиться без текстов, отпечатанных для него
«дровами» - так прозвали в МИДе большие буквы, не заглавные, а необычно
крупные на специальной машинке. Это породило тогда немало
анекдотичных ситуаций и ещё больше анекдотов (например: «Кто там?», читая по бумажке, вопрошал Л.И.Брежнев после стука в
дверь). Чего греха таить, немногие из наших руководителей обладали
тогда высочайшим искусством проведения бесед, как Что касается Г.Алиева,
он находил верную тональность в отношении
иностранных собеседников, не был ни нравоучителен, ни слащав. Всё это
оставило самые добрые впечатления от нечастого, но приятного общения с ним в
80-е годы. Тогда никто не ведал, что
через несколько лет карабахский конфликт заставит нас часто общаться то по
телефону, то лично (не считал, но уверен, что с Гейдаром Алиевичем
у нас было не менее 50 встреч, причём специфика посредничества требовала, как
правило, и разговора один на один). При дальнейших встречах
Г.Алиев обычно выстраивал разговор в три этапа. Беседы с
ним проходили, как восхождение от простого к сложному, от общего к частному,
от абстрактного к конкретному. Сначала это была беседа в присутствии
журналистов, открытая, чуть ли не светская. В Баку их набиралось по 10-15, а
то и больше. Первую часть, как правило, Г.Алиев активно использовал для
пропагандистского вещания, да и собеседники были вынуждены отвечать
взаимностью, хотя, конечно, поскромнее. Затем давали
понять журналистам, что беседа для них закончена, и оставались лишь участники
встречи. Вторая часть бесед была
предметней, существенней, но редко когда доверительной. Из вежливости и по
тактическим соображениям Г.Алиев давал гостям высказаться первыми, а затем
поражал своей реакцией на каждый вопрос, затронутый собеседниками, несмотря
на то, что никаких пометок почти никогда не делал. Посложнее
было иногда с «начинкой» его высказываний. Тут многое зависело от сути
отстаиваемого им дела - иногда ему объективно не хватало убедительности. Он был терпим и к возражениям. Доверительность в
беседах с Г.Алиевым могла прийти лишь наедине, да и то не всегда. Это была
наиболее ценная часть бесед для посредничества. Гораздо удобнее (чем
публичные спектакли) для менее формального, более откровенного разговора, для
прояснения позиций стороны конфликта и даже для негласных договорённостей с
тем только минусом, что остается верить лишь на слово – свидетелей-то нет! Когда потом, в 1995-96 гг., партнёры по сопредседательству
Минской группы ОБСЕ, ревниво воспринимавшие мои личные поездки в регион
конфликта, добивались совместных поездок и переговоров, мы всё равно после
общих встреч затем ещё раз встречались с Гейдаром Алиевичем
- уже наедине, обычно в поздние часы того же дня, а то и за полночь.
Так было нередко и в Ереване, и в Степанакерте. Нелепо в посреднической
работе отказываться от дополнительного общения с руководителем государства,
тем более, бесспорно, основной стороны
конфликта в Карабахе. Это позволяло лучше ориентироваться в делах и в
какой-то мере делиться потом с западными партнёрами, но, конечно, не в виде
информации о новых встречах с руководителями, а якобы своих рассуждений или
догадок. Это не было нечто
личностное – фактически использовались уникальные возможности России,
которыми тогда не обладали ни западные державы, ни страны-председатели или
сопредседатели Минской группы. Западу не очень хотелось признавать и
востребовать особые шансы России на благо примирения. А без них мы и не
смогли бы, несмотря на ревность и помехи
западников, вывести стороны карабахского конфликта на прекращение огня и
массового кровопролития в мае |
|